Помнится, Алексей Максимович Горький называл Нью-Йорк «городом жёлтого дьявола», за царящую там атмосферу алчности, стяжательства и сопутствующего им гниения. Новая картина Дэвида Кроненберга, подтверждая подобную характеристику Манхэттена, распространяет её на весь мир проклятого капитализма, одновременно скукоживая этот мир до масштабов салона шикарного белого лимузина. Широкий замах «Космополиса», заявленный уже в названии, впечатляет. Фильм-манифест скромно претендует на создание всеохватного портрета капиталистических бонз, и на вынесение вердикта миру, ими построенному. Однако, удар, увы, не оправдывает ожиданий. Картина рискует быть не только не понятой, но и категорически не принятой абсолютным большинством зрителей. Почему и отчего?
Дэвид Кроненберг, крупнейший канадский режиссёр последних тридцати лет, известен как мастер гипернатуралистического трэша с философским подтекстом. В его малоприятных для глаза картинах классического периода персонажи взрывают друг другу головы, превращаются в насекомых и спариваются, попадая в автомобильные катастрофы. Удивительным образом всё это безобразие творится не ради самого безобразия, а с глубоким умыслом. В новом тысячелетии режиссёр сменил творческий курс, уйдя от экстремистской формы в более комфортное для аудитории русло. Правда, радикальность содержания при этом осталась. Кроненберг по-прежнему исследует разнообразные патологии, которыми человек охотно или не охотно уродует свою природу. В его картинах герои уже мутировали от учителя к ясновидцу, от скромного провинциала к жестокому убийце, от учёного к мистику, от человека к мухе. В этот раз Кроненберг берётся рассмотреть, как всего за сутки миллиардер может обратиться в банкрота, заплатив своим внушительным состоянием и жизнью за право эту жизнь ощутить.
В деле развенчания капитализма Кроненберг явно решил идти не самым лёгким путём. Любопытный, но не выдающийся роман Дона Деллило целиком строится на нескончаемых запутанных диалогах и почти лишён действия. Нарушая все мыслимые кинематографические законы, Кроненберг решил перенести книгу на экран почти буквально. Видимо, только так можно наилучшим образом передать удушливую, тягучую атмосферу романа.
Не тратясь на всякие там экспозиции, режиссер сходу бросает нас в условный центр современного мира — в салон роскошного лимузина, в компанию к двадцативосьмилетнему миллиардеру, гению экономической мысли. Залог успеха этого молодого человека в том, что он наделён даром предсказывать хитрые коленца, выкидываемые мировой экономикой. Лимузин для него не роскошь и даже не столько средство передвижения, сколько рабочий кабинет и вообще место жительства. Здесь он встречает коллег, любовниц и врачей, анализирует ситуацию на рынке, спаривается, и проходит медосмотр. Герои в виде изувеченных капитализмом марионеток бесконечно ведут перегруженные информацией диалоги на темы от искусства и экономики до секса и ещё раз секса. Их речь, богатая сложными терминами, но бедная на эмоции, напоминает монотонный треск пулемёта. Действительно значимые слова программно не акцентируются, теряясь в нескончаемом потоке вербальной пустоты. Подобный обмен информацией не означает общения, на человеческом уровне персонажи не контактируют друг с другом, в любых ситуациях утверждая неискоренимо устоявшиеся безличные отношения продавца и покупателя. Намеренно аскетичную, невыразительную игру большинства актёров так и подмывает назвать бездарной, когда забываешь что перед нами маски, или, если хотите, мертвецы.
Пока герои переливают из пустого в порожнее, за окном белоснежного Линкольна разгораются нешуточные страсти: город посещают президенты, анархисты устраивают дебоши, мрут реперы и главы финансовых фондов. Миллиардер сетует на всевозможные атавизмы: безнадёжно отстающие от жизни слова, явления. Но он не осознаёт, как стремительно сам начинает отставать. В двадцать четыре часа неверный расчёт, виновата в котором окажется ассиметричная простата, погубит его состояние, что запустит необратимый механизм саморазрушения героя, только так живой труп сможет ощутить убегающую жизнь.
Увы, мазохистов, желающих проникнутся это печальной историей, найдётся не много. Любимец миллионов в роли обладателя миллиардов, разумеется, привлечёт известную аудиторию. Аудитория эта, правда, через двадцать-тридцать минут после начала фильма начнёт голосовать ногами, спасаясь не от непонятых ужасов капитализма, а от беспощадности современного арт-хауса. Получается «Сумерки», в некотором смысле символизирующие капитализм, одержат верх над невнятным антикапиталистическим высказыванием. За что, спрашивается, боролись?
